Ми (2 года и 7 мес) только осваивает грамматические нормы родного языка, это временами становится просто анекдотичным:
-Мам, пей!
-Что?
-Песенку пей!
-Спеть песенку?
-Да, спи
Старшая примерно в том же возрасте, тоже зажигала
Ми (2 года и 7 мес) только осваивает грамматические нормы родного языка, это временами становится просто анекдотичным:
-Мам, пей!
-Что?
-Песенку пей!
-Спеть песенку?
-Да, спи
Старшая примерно в том же возрасте, тоже зажигала
Девочка Ми — настолько суровая фанатка гражданской авиации, что не только собирается добираться на горку, за М.-старшей в школу, на качели и т.д. исключительно «на самолетике», но и требует идеологически выверенных колыбельных.
Укладываю Ми и только начинаю классическую: «Ложкой снег меша…»
Ми перебивает: «Нет, другую! Эту: «… а! а! а! а! Италёт, италёт, италёоооот!»
(пела песню группы Пикник «Вертолет»)
Я – ржавая консервная банка, разорванная изнутри. С острыми краями, завёрнутыми вовнутрь…
Хорошее начало для письма из дурдома:) Но речь идет о локализованном в груди ощущении и его образе. Этот образ где-то глубоко и почти не мешает. Можно работать, жить, есть, пить, отвечать на деловые письма, убираться, готовить, слушать лекции и читать книжки. Но еще я – ржавая консервная банка.
И если сосредоточиться на этом образе, ощутить и увидеть себя скорчившейся смятой жестяной банкой, то можно заметить и целую толпу сияющих людей в белых пальто, стоящих кругом. У некоторых белые пальто поразительно смахивают на белые халаты. И они говорят, все эти фразы сливаются в поток невнятных: «А как ты хотела?…», «Эх ты, а сама…», «А надо было…», « А не надо было…»… Они говорят и говорят, а я? А что я, я – просто ржавая банка, и острые края становятся все острее… И поэтому я прячу свою банку поглубже, чтобы никто из этих безупречных сияющих людей не успел столпиться со своим бормотанием. Я прячу поглубже.
Но если достать ее аккуратно и дать ей высказаться?
Я боюсь… скажет ржавчина. И этот страх разъедает.
Мне больно … – скажет разрыв. Больно и горько. Как и полагается при разрыве. Мы были единым целым, а теперь – нет. Я была такой, а теперь мне приходится меняться.
Я сердита , но не хочу никого ранить и потому острые края завёрнуты внутрь.
И чтобы не говорили сияющие белые пальто, иногда важно побыть ржавой консервной банкой, если уж так себя чувствуешь…
Уже вторая дочь пересказывает детские стишки, вместо того, чтобы цитировать их наизусть.
Хотя считается, что дословный рассказ и механическое запоминание ритмичных строк легче, чем аналитическая работа по пересказу своими словами.
О том, как звучали классические стихи Барто в исполнении двухлетней Маши, можно почитать здесь, а то, как Маша разнообразила фантазийными деталями всем известную сказку «Репка» – здесь.
Ми (2 года 6 мес.) перед сном пересказывает стишок Агнии Барто: «спать пора, уснул Бычок…» так:
Бычок-коовка (коровка) пит (спит), и Миша пит в коробочке, и Зайка и игушки (игрушки). А сон (слон) не очет (не хочет). Ночь. Не очет. (не хочет). А кооовка-Бычок в коватку упава (в кроватку упала).
иллюстрация Juana Martinez-Neal
Бычок — относительно новое слово в активном словаре Ми, и, как обычно поступает с новыми словами, она новое «Бычок» говорит с пояснением, в сочетании с более привычным словом «коровка». В свою очередь поясняющее слово «коровка», когда было новым, шло в поясняющем контексте со звукоподражанием «му» — *му коовка.