Я – ржавая консервная банка, разорванная изнутри. С острыми краями, завёрнутыми вовнутрь…

Хорошее начало для письма из дурдома:) Но речь идет о локализованном в груди ощущении и его образе. Этот образ где-то глубоко и почти не мешает. Можно работать, жить, есть, пить, отвечать на деловые письма, убираться, готовить, слушать лекции и читать книжки. Но еще я – ржавая консервная банка.

И если сосредоточиться на этом образе, ощутить и увидеть себя скорчившейся смятой жестяной банкой, то можно заметить и целую толпу сияющих людей в белых пальто, стоящих кругом. У некоторых белые пальто поразительно смахивают на белые халаты. И они говорят, все эти фразы сливаются в поток невнятных: «А как ты хотела?…», «Эх ты, а сама…», «А надо было…», « А не надо было…»… Они говорят и говорят, а я? А что я, я – просто ржавая банка, и острые края становятся все острее… И поэтому я прячу свою банку поглубже, чтобы никто из этих безупречных сияющих людей не успел столпиться со своим бормотанием. Я прячу поглубже.

Но если достать ее аккуратно и дать ей высказаться?

Я боюсь… скажет ржавчина. И этот страх разъедает.

Мне больно … – скажет разрыв. Больно и горько. Как и полагается при разрыве. Мы были единым целым, а теперь – нет. Я была такой, а теперь мне приходится меняться.

Я сердита , но не хочу никого ранить и потому острые края завёрнуты внутрь.

И чтобы не говорили сияющие белые пальто, иногда важно побыть ржавой консервной банкой, если уж так себя чувствуешь…