Смотрю на М.-младшую (1 год и 5 мес) и особенно ярко вижу роль языка и речи в развитии способности выходить за пределы наглядной ситуации.

Вспоминаю статьи и главу из учебника по зоопсихологии Галины Григорьевны Филипповой об интеллекте антропоидов (человекообразных обезьян) и особенно мысль о том, что ограничение интеллектуальных возможностей животных пределами наглядной ситуации и актуальных действий, неспособность к абстрактному мышлению, возможно, возникает из-за отсутствия инструмента выхода за пределы ситуации.

Таким инструментом у людей становится язык (как система знаков) и овладение речью.

Антропоиды, которых обучили языкам-посредникам (языку жестов, искусственному языку с карточками-понятиями йоркиш), оказывались способны при решении интеллектуальных задач выйти за пределы наглядной ситуации.

Хотя считается, что до двух лет мышление и речь развиваются параллельно, и лишь после двух – мышление становится речевым, забавно наблюдать, как «слова» становятся мостиком из здесь-и-сейчас для Миры к каким-то вынесенным за пределы ситуации явлениям и предметам, и создают возможности и «поводы» поделать что-то за пределами актуального настоящего.

Например, простое упоминание в беглой родительской речи слова «кот» или имени домашнего кота, вызывает у младшей оживление: «Мау,» – немедленно отзывается она и начинает искать глазами нашего Белого. Если он не укрылся на холодильнике, то этот поиск заканчивается боданием и поглаживанием животного, который до упоминания не был в актуальном поле ее восприятия.

При этом у Миры  еще не «настоящие» слова, конечно. Не только по своим фонетическим характеристикам, но и по тому, что за словом стоит не понятие, а объединенный ситуативным опытом коктейль событий, явлений и побуждений.

В школе Выготского это обобщение называют «синкрет» – то есть группировка предметов по отдельному, случайному признаку, например общности во времени или пространстве.

Хрестоматийный пример, описанный профессором Рау, про девочку, которая формировала такой синкрет, объединяя в одно слово признаки, которые постепенно открывала и объединяла эмоционально-ситуативно: Сначала звукоподражание «кх» относилось к домашней кошке. Потом распространилось на все пушистое: шубу, кофту, мягкие игрушки. А потом стало совсем интересно: кошка оцарапала девочку, и «кх» стал обозначать кроме «пушистого» еще и царапучее-колючее (например, вилку с острыми зубьями).

У М. самый интересный «синкрет», пожалуй, «брмбрм» (губно-губное звукоподражание).

Изначально это была «коляска» и «гулять». Теперь это еще и «пылесос», «убираться» (например, шваброй мыть пол), нажимать на кнопку выключения на пылесосе, звуки дрели (привет, сосед!), «улица», в том числе за окном, «движение», «пойдем», машинки игрушечные и все с колесами на картинках, «колеса», «включи» (например, кнопку на музыкальной игрушке).

Мира использует холофразы: Мама, мау, авав, на!, да, не, нямням, бббум, брмбрм, и некоторые другие звукоподражания, которые я затрудняюсь передать на письме.

Напомню, что словари по детской психологии определяют холофразу как «одиночное слово, используемое ребенком на ранних стадиях овладения языком для передачи содержания целого предложения…»

Например, первый ее «универсальный императив» – «мамааа!» – означает примерно «пойди туда, куда мне надо, и сделай то, что я хочу».

Или еще хорошее «слово» – «На!» Кроме собственно «возьми» означает:

-возьми меня на ручки, подними повыше и покажи;

-дай (предмет, на который указывает);

-перемести предмет с места на место;

-возьми книжку, переворачивай странички и показывай;

-подайте сюда кота, я буду его гладить и т. п.

Ужасно интересно за всем этим наблюдать. Жалко так мало времени анализировать и записывать.